«Освобождение», рассказ Тима Паркса

Этот рассказ опубликован в 11-м ежегодном литературном номере журнала VICE. Нажмите ЗДЕСЬ , чтобы подписаться.

Война.

Возвращаясь под утро из санузла, Марк знал, что не будет спать. Он будет лежать в кровати, вновь и вновь вспоминая конфликт, который, должно быть, случится через три недели. Он представил себе, как его коллеги отыскивают свои места в неуместно плюшевом конференц-зале. Он слышал бессвязные разговоры, из тех, какие обычно бывают перед совещаниями, увидел, как, опоздав на десять минут, входит начальник отдела с дежурной улыбкой. Уставившись с подушки на потолок, но в то же время сидя в своём кресле топ-менеджера, Марк ожидает момента, когда начнётся рассмотрение четвёртого вопроса повестки дня. Возможно, до этого ещё час, а то и больше, но этот момент, без сомнения, настанет. Пункт четвёртый. Передача проекта в Тэлбот-Роу. Он выслушивает слова Мэтисона, его выхолощенную версию событий. Другие, конечно же, не придадут этому значения. Другие люди – трусы. Затем, когда начальник только начинает переходить к пятому пункту, Марк поднимает руку. Фрэнк, если можно, я бы хотел сказать несколько слов о том, как со всем этим обошлись. И после этого уже ничего не будет так, как прежде. Война.

Марк лежал неподвижно, позволяя будущему конфликту разыгрываться у себя в голове снова и снова. Это будет тот миг, когда он наконец-то проявит отвагу и поведёт себя по-мужски. Однако он вовсе не ощущал от этого удовлетворения – казалось, чем сердитее, жёлчнее и губительнее аргументы в его воображении, тем более беспомощным и малодушным он чувствует себя в настоящем. Его разум вышел из-под контроля, он не находил себе покоя.

Марк выбрался из постели и побродил по квартире. Почему его мысли были так неуправляемы? Нельзя сказать, чтобы он боялся последствий этого объявления войны. Мэтисон едва ли имел возможность его уволить, а даже если бы это и было так, то Марк однозначно не засиделся бы без работы. Если он и боялся чего-то, так это того, как он отнесётся к себе, если не выскажется. Он не хотел состариться, чувствуя себя трусливым.

Но нет, этого он тоже не боялся. Он решил говорить и будет говорить. Вопрос был не в том, поднимет ли он руку в тот момент, когда Мэтисон закончит молоть языком, улыбнётся своей пресной улыбочкой и скажет, что полагал, будто бы пользуется единодушным одобрением правления. Произнести слова, которые нужно произнести, также будет нетрудно.

Так почему же тогда его разум был в таком смятении?

Марк в темноте сел в кресло. Этим ничего нельзя было добиться. Он просто съедал себя заживо. Но сцена непрерывно разыгрывалась у него в голове. Личный ассистент Мэтисона поднимет бровь, как бы говоря: «Почему же вы не говорили всё это раньше, мистер Миллер? Теперь уже поздно». На помощь Мэтисону придёт Баттерсби. «Да ради Бога, приятель!» – скажет он. Или же скажет: «А ты не думаешь, что довольно сильно преувеличиваешь, старина? Скандал – это сильно сказано. Мы же здесь говорим о совершенно обычной экономии». А Марк скажет: «Нет, он не преувеличивал. Если уж на то пошло, то он преуменьшал масштаб ситуации. Если уж на то пошло…»

Марк Миллер вскочил на ноги и пошёл сунуть голову под струю холодной воды из крана.

На следующий день после обеда он позвонил своему психоаналитику. Он не видел её уже больше года. Впрочем, при их последнем расставании не было сказано ничего официального. Явного завершения не было. Просто Марку показалось, что, раз уж его развод – дело решённое, он больше не нуждается в мудрости и поддержке этой немолодой женщины. Этот этап его жизни закончился. Он слушал гудки в телефоне, пока не щёлкнул, включившись, автоответчик. Должно быть, она работает с клиентом, подумал он. Или в отпуске. Она ему перезвонит.

Но психоаналитик не перезвонила. Марк попробовал ещё раз. Оставил голосовое сообщение. Написал электронное письмо. День значения не имеет. С настоящего времени до сентября. Можно даже в выходные или вечером. Она не перезвонила.

Это было неожиданно. Пять лет эта прекрасная пожилая женщина была для Марка спасением. Она научила его многому о самом себе и помогла пережить самое трудное время в своей жизни. Разумеется, тогда его проблемы заключались лишь в личных делах. Он никогда особенно не распространялся о своей работе и не представлял себе, что она может быть источником трудностей. Но теперь он испытывал весьма сходные ощущения психического стресса по совершенно иным причинам. Было бы неплохо поговорить.

Марк позвонил своей девушке, но у неё сидели дома дети, вернувшиеся из школы, младший заболел и думала она о другом. Он почувствовал себя дураком из-за того, что сказал ей, что не может спать из-за конфликта в правлении, до которого ещё две с лишним недели.

– Просто расслабься, – засмеялась Дженни. – Разве ты не должен был искать дом?

– Думаю, мне кажется, что тут виноват я, – говорил он.

– Но как такое может быть? Это же не ты уволил ту девушку. Ты доложил о её блестящих успехах.

– Её не уволили. Ей просто не продлили контракт.

– Значит, дело вообще не так уж плохо.

Дело было хуже, но Марк понимал: объяснять здесь бессмысленно. Он поинтересовался, как там инфекция в ушке малыша Томми, а затем они договорились сходить вечером в кино. Завершив вызов, он чувствовал себя разочарованным.

Дело в том, Фрэнк, что, когда ты поднял вопрос об обмене с Нью-Йорком, я конкретно спросил, повлияет ли это каким-то образом на продление контракта Сьюзен.

Он должен говорить «Сьюзен»?

Или «Спэкмен»?

Если называть её по имени, то это подразумевает определённую близость, общность, а следовательно – обязанность или по крайней мере чувство солидарности. «Спэкмен» звучало агрессивно. Посочувствовать Спэкмен трудно. С другой стороны, было важно, чтобы никому и в голову не пришло, что он к ней неравнодушен. Когда вы предложили поменять местами Тайлера и Сёртиса, я конкретно спросил, возымеет ли это какие-то последствия для Спэкмен, а вы сказали: нет, эти вопросы следует рассматривать совершенно независимо друг от друга.

Совершенно независимо друг от друга.

Марк осознал, что пялится из окна на людей вокруг автобусной остановки. Как же он был жалок в тот день. Он тогда только что прилетел из Токио и нехорошо себя чувствовал. Он не изучил повестку дня как следует. Он не был подготовлен. Поэтому он принял ответ, которому, как он наверняка знал в глубине души, нельзя было доверять. Мэтисон осознал, что Спэкмен восхищается Марком и связывает свою карьеру с карьерой Марка. Следовательно, он найдёт причину помешать продлению её контракта. Вот так всё просто. Если показать себя в какой-то организации человеком со стержнем, ты должен быть готов защищать тех, кто тяготеет к тебе. Или хотя бы предупредить их о том, почему это опасно. Был ли он неравнодушен к Спэкмен? Нет. Она была слишком уж молода для него. Он был счастлив с Дженни.

Марк позвонил психоаналитику. Отправил ей СМС. Всё указывало на то, что решение не взять нормальный отпуск было ошибкой. Если бы он побывал в каком-нибудь новом и интересном месте с Дженни, весьма вероятно, что его разум не выделывал бы такие коленца. Но бывший Дженни выбрал эти дни для своего отпуска со своей новой женщиной. Детей он брать к себе не стал, а к отпуску с Марком они, судя по всему, были не готовы. А может, Дженни и Марк просто говорили себе это, потому что ни один из них не горел желанием ехать куда-то в качестве родителей. Им хотелось побыть вместе наедине, без детей. Почему мозгоправка не отвечает на его звонки? Она так говорит ему, что он должен вертеться сам? Он помнил, как она то ли на второй, то ли на третьей их встрече заметила: «Вы – признанный архитектор, мистер Миллер. Почему вы всё время позволяете другим говорить себе, каким человеком вы должны быть?»

Разумеется, она имела в виду его жену. А ещё – его детей, которые сопротивлялись разводу всеми правдами и неправдами. Возможно, даже его мать. Все они имели какое-то представление о том, кто он, и требовали, чтобы он ему соответствовал. Марк, мы все признаём твои таланты в этой области, заявлял Мэтисон с деланым сожалением, но продления контрактов – это административно-технический вопрос. Дело в том, что нам и без Сьюзен хватает людей для работы над Тэлбот-Роу. Мэтисон однозначно будет звать её Сьюзен. Дабы показать, что ничего против неё не имеет. Дабы показаться расслабленным и дружелюбным. Хватит ли кому-то из его лизоблюдов трусости заметить, что она в детородном возрасте? Если да, то это, несомненно, будет кто-то из женщин. Разве Спэкмен не вышла замуж не так давно, Фрэнк? Люси Харгривс хватало для этого стервозности. И нет, Сьюзен не вышла замуж не так давно. Она не так давно ушла от мужчины, за которого планировала выйти замуж. Или это он планировал на ней жениться. И это делало её нынешний удел ещё хуже. Но не должно показаться, будто Марк слишком много знает о её личной жизни. Дело в том, Фрэнк, что мне кажется, что правление, когда мы проголосовали за обмен Тайлера и Сёртиса, было введено в заблуждение…

Но почему бы не сказать: мне кажется, что ты ввёл правление в заблуждение, Фрэнк? Почему бы не сказать: Фрэнк, вся твоя политика приёма на работу последние семь лет заключалась в наполнении отдела подхалимами? Действуй агрессивнее. Бей по слабому месту. Фрэнк, несмотря на явно единодушное согласие всех членов правления, за пределами этого зала абсолютно все знают, что ты оказался на этой работе и в этой компании только и исключительно потому, что женился на одной из Хэйхёрстов. В противном случае, Фрэнк, было бы в каком-то смысле чудом, если бы тебе дали управлять столовой. У Спэкмен в десять раз больше таланта, чем у тебя, и именно поэтому ты губишь ей карьеру.

Марк покачал головой. Это было до опасного приятно, но при этом ещё и унизительно. Ты – ничтожество, Фрэнк. Ничтожество. И поэтому тебе приходится вышвыривать всех, кто подаёт надежды. Чем приятнее было представлять себе, как он высказывает эти истины, тем унизительнее становилась мысль о том, что он живёт под гнётом этого ничтожества. Он ещё никогда не говорил Мэтисону ничего подобного и, скорее всего, не скажет никогда. Поступить так было бы неконструктивно. Марк отошёл от окна и снова позвонил психоаналитику. Когда он услышал первые гудки телефона, у него задрожала рука. Он осознал: я боюсь совершенно потерять голову. Я начну кричать. Я так зол. Щёлкнул автоответчик.

Марк пролистал адресную книгу в телефоне и выбрал номер Сьюзен. Сказать ей идти к юристу? Сказать ей, что она совершила большую ошибку, положившись на Марка Миллера – может, он и самый выдающийся архитектор компании, но он не имеет права голоса в вопросе о продлении её контракта. «Да Боже ты мой, что меня гложет?» – задумался Марк. «Иди к юристу, Сьюзен!» – пробормотал он, но не позвонил.

На дворе была третья неделя августа. Марк обулся в кроссовки и вышел на улицу в шортах и футболке. В это время он планировал найти нормальный дом. В течение трёх лет с момента ухода от жены он, по сути, ютился в съёмном жилье. Разумеется, под нормальным имелся в виду дом, в который в итоге могла бы переехать к нему Дженни. Дженни и её дети. Но ему в одночасье стало неинтересно. Он не посмотрел ни одного дома. Фрэнк, два месяца назад правление одобрило самый положительный отчёт о работе младшего коллеги, который я когда-нибудь видел. О работе Спэкмен. Однако, к моему удивлению, нашему удивлению, я считаю, что вполне могу сказать (и он, говоря это, с вызовом посмотрит на другие лица за столом), что в тот самый день, когда мы закрываемся перед летним отпуском, до моих ушей доходит, что директоры не продлили…

– Да минует меня чаша сия, – произнёс Марк вслух, вылезая из-за стеклянной двери на улицу. Он не хотел этой войны с Мэтисоном, которая неизбежно превратится в войну ещё и с лизоблюдами Мэтисона. Войну со всей организацией. Она высосет из него силы, поглотит его жизнь. Столь же непосильно ему было жить как человек, который не высказался, когда у него под носом, прямо в его личной сфере деятельности, вершилась такая несправедливость. Спэкмен была чудесной сотрудницей. Её идеи часто бывали наивными, но всегда были вдохновенными.

Разумеется, подумал Марк, говоря: «Да минует меня чаша сия», – человек прекрасно знает, что она его не минует.

Но не печёшься ли ты лишь о своей самооценке, задумался он, приспосабливаясь к яркому послеобеденному солнцу. Или о Спэкмен? Действительно ли ты печёшься о Спэкмен ради неё самой? Или переживаешь из-за того, что потерял человека, общество которого было тебе приятно? Или дело просто в том, что ты жалеешь, что не можешь думать ни о чём другом?

Стоило только Марку свернуть на главную улицу, как кто-то начал просить денег. Молодой бородатый мужчина на тротуаре с собакой на коленях. Марк прошёл мимо него. Фрэнк, как ты можешь объяснить – я не сомневаюсь, что этим вопросом задаётся вся компания – столь серьёзное противоречие? Эта молодая женщина получает лучший отчёт о деятельности младшего сотрудника за много лет, все его одобряют, не моргнув глазом, а компания всё равно её увольняет.

Марк пошёл в гору и пропетлял переулками до пустоши. По крайней мере можно подышать воздухом и размять ноги. Если уж его разум в плену, то хотя бы тело может быть свободно. Он сделал глубокий вдох, набрал воздуха в грудь, взглянул вверх и вперёд – туда, где в небе мчался ярко-жёлтый воздушный змей. Пожалуй, он мог бы купить воздушного змея малышу Томми.

А вдруг с мозгоправкой что-то случилось? От этого вопроса он остановился. Ей уже за семьдесят. Здоровье у неё неидеальное. Она курит. Хрипит. В тени ствола какого-то дерева Марк вгляделся в экран телефона и загуглил её имя. Маргарет Дукакис. Психотерапевт. Но поиск дал только те скромные записи, которые он нашёл несколько лет назад, когда её ему кто-то порекомендовал.

Теперь, когда он шёл по траве, ему пришло в голову: как же странно, что эта пожилая женщина так много о нём знает, фактически держит в уме всю его жизнь, его детство, его брак, его тревоги и измены, хотя он не знает о ней ничего. Друзья рассказывали ему о психоаналитиках, которые рассказывают о собственной жизни и собственных проблемах, отвечая, по сути, на доверие пациентов. Дукакис никогда так не делала. Она вообще никогда не говорила о себе, и он никогда не видел её за пределами студии, в которой они встречались. Она открывала дверь и протягивала руку, когда он приходил; она провожала его до двери и давала ему руку, когда он уходил. Но она никогда не переступала порога и не становилась самой собой, никогда не выходила с ним за рамки официальных отношений между психоаналитиком и пациентом, лелеемых и реализуемых студией. Если бы она умерла завтра или умерла вчера, он бы не ведал об этом ни сном ни духом. Все её знания о нём исчезли бы, а он бы так и не узнал ничего о ней.

От этой мысли он почувствовал себя до странности уязвимым. Приятно было знать, что психоаналитик доступна всякий раз, когда ему нужна помощь. Вот только теперь это было не так. И как бы приятно было Мэтисону, размышлял Марк, услышать, что он довёл меня до этого состояния. Теперь он шёл по пустоши, смутно осознавая, что, вместо того, чтобы идти в гору, как он и собирался, он шагает вниз, в сторону Безсайз-парка, где находилась студия Дукакис. То, что компания в значительной степени была обязана своим успехом навыкам Марка, не имело для Мэтисона никакого значения. Зато ему было важно любой ценой утвердить свою власть. Фрэнк, я очень благодарен за то, что, поменяв местами Тайлера и Сёртиса, ты избавился от лишнего менеджера проектов, обменяв его на проектировщика, которого мы могли бы задействовать в Тэлбот-Роу. Вместо Спэкмен. Теоретически ты сэкономил. Теоретически ты сэкономил… наверное, штук 80 в год? Но если у нас уже было слишком много менеджеров проектов, почему ты всего шесть месяцев назад взял Горэма и Симмса? Конечно же, потому что они – друзья твоих друзей. Да ещё и усердные подлизы. Вот вам и экономия.

Марк повалился на траву. Этому не было конца. Он должен уйти из компании. Но как ему в этом случае дальше выплачивать весьма немалые алименты, которые он обязался платить, и при этом купить приличный дом для жизни? С Дженни. И детьми Дженни. И даже если он решит уйти, он сначала должен столкнуться нос к носу с Мэтисоном или же почувствовать себя червём. Сьюзен выкинули на мороз так, чтобы все потенциальные работодатели не сомневались: должно быть, за три года в «Хэйхёрст» она прилично налажала. Господа, я хочу предложить правлению голосование за инициативу по продлению контракта Спэкмен, которое является нормой в тех случаях, когда о человеке пишут такой хвалебный отчёт.

Уместно ли разыграть эту карту? Может ли на что-то повлиять голосование правления, если вопрос продления контракта находится исключительно в ведении Мэтисона? Наверное, нет. Марк лёг на спину в длинной сухой траве пустоши, не обращая внимание на то, как сильно светит ему в глаза солнце. Что делают люди, когда их мысли становятся невыносимыми? «Что я могу сделать?» – спросил он своего аналитика. Как она смеет не отвечать на его звонки? Неоднократные звонки. Возможно, он в серьёзной передряге, как поначалу, когда она всегда отвечала. Но он ведь действительно в серьёзной передряге, дошло до Марка. Какой смысл это отрицать? Фрэнк, если совершенно забыть обо всём прочем, заставив Спэкмен ждать со времени принятия решения о том дурацком обмене до того момента, когда до окончания её контракта осталось всего два дня, всего два дня, ты создал тревожную ситуацию, которая весьма отрицательно сказалась на всём отделе, и…

Транквилизаторы, подумал Марк. Ступай в аптеку. Он сел и увидел, что его подошвы обнюхивает большой доберман. Животное позвал женский голос:

– Сьюзи, Сьюзи! Ну сколько раз?..
Студия психоаналитика находилась в закоулке за станцией метро. Её окно виднелось на третьем этаже. И оно было открыто. Но это вряд ли значило много. Дукакис делила помещение с другими практикующими специалистами. Арендная плата была высокой. «Откуда у меня такая склонность вестись на подобные манипуляции? – спросит он у неё. – Что за всем этим стоит?» Он не сомневался, что у неё с её знаниями о его прошлом, скопившимися за десятки проведённых вместе часов, найдётся ответ. Она, по крайней мере, может выписать ему рецепт. Но сейчас он чувствовал себя жалким. Слоняется под окном мозгоправа, как будто это не мозгоправ, а возлюбленная! На самом же деле она уехала в отпуск без телефона, бросив в беде его и всех остальных своих пациентов. Мораль сей басни такова: никогда не заболевайте в выходные.

Марк взял два фунта шикарного мороженого Häagen-Dazs и поехал на такси в Финчли, где Дженни объяснила, что у Томми опять поднялась температура, а кино отменяется. Смотря «Пробуждение силы» с семейством на диване и путешествуя по галактике в поисках мастеров-джедаев, Марк ни разу не ушёл далеко от территории Hayhurst Inc. в Шордитче и в особенности от конференц-зала по состоянию на вторник, 15 сентября, в три часа пополудни. В его представлениях будущее уже было здесь. Оно было огромной язвой, тянущей к себе всё. Настоящее существовало лишь в виде гноя, который собирается, чтобы вырваться наружу в роковой день.

– Марк, Марк, я Земля, – завизжала Эми. – Марк, я Земля.

Девчушка в свои девять уже была красоткой. Моя миски, её мать заметила, что ему не было особого смысла везти мороженое, не привезя вместе с ним себя. После полуночи, во время занятия любовью, он сказал ей:

– Теперь-то мы посмотрим, кто тут стойкий оловянный солдатик.

– Пробуждение силы, – хихикнула она, – наконец-то!

Фрэнк, начал он репетировать несколько мгновений спустя, на самом деле ты, должно быть, жутко неуверен в себе, если тебе, чтобы поставить меня на место, приходится увольнять малька вроде Спэкмен.

Следующей ночью Марку приснился тревожный сон. Взобравшись по тёмной лестнице, он вошёл в большую подозрительную комнату в ветшающем многоквартирном доме. Судя по всему, это была комната Сьюзен. Её ещё не было дома, но она сказала, что он может войти и подождать её. Что за гнетущее впечатление производило это место! Потёртый ковёр. Замызганные окна. Видавший виды диван. Он заметил какой-то шум, какое-то журчание. Из пола, там, где старые половицы соприкасались со стеной, текла вода. Марк вытаращился. Надо отыскать санузел и посмотреть, не остался ли открытым кран. Осознав, что ему нужно помочиться, он снял с себя штаны. Но стоило ему только это сделать, как открылась дверь. Как ему объяснить Сьюзен, что он снял штаны, чтобы помочиться? Это была не Сьюзен. Поспешно вошли двое угрюмых рабочих. Они были в голубых рабочих комбинезонах. Марк тотчас же осознал, что должен был закрыть дверь. Он должен был защитить дом Сьюзен. Они пришли её выселить. Мужчины не обратили на Марка внимания и принялись мерить комнату длинной мерной палкой. То, что он был без штанов, они не заметили. Их не волновала вода, которая текла у стен. Теперь дверь открылась снова. Марк настороженно повернулся. Но там оказался молодой человек, которого он не знал. Высокий, красивый, хорошо одетый. Скорее всего, её парень. Сьюзен опоздает, спокойно заявил он, но вам вполне можно остаться. Он взял гитару, сел на диван и запел какую-то песню, знакомую Марку по собственной юности, воодушевляющую, но мелодичную. Может быть, протестную. Посмотрев на другую сторону комнаты, Марк увидел на стене большой холст, на котором был изображён пейзаж с красноватыми холмами по обе стороны от поросшей буйной растительностью зелёной долины, а теперь он стоял в дверях, наполовину в комнате Сьюзен и наполовину за её пределами, всё ещё без штанов, разглядывая этот странный пейзаж и слушая тягучий голос молодого человека, между тем как двое рабочих стучали своей мерной палкой, и тут он проснулся, чувствуя, что ему нужно помочиться. Было ясное летнее утро. В санузле он на мгновение взглянул себе в глаза в зеркале и подумал о том, каким старым кажется.

В то утро, часов в десять, он позвонил Сьюзен на мобильный. Она была в городе. Приехала на несколько собеседований, жизнерадостно пояснила она. Марк спросил, не хотела бы она встретиться в обед, чтобы обсудить «её ситуацию», и она сказала, что согласна встретиться на Бейкер-стрит, примерно в полвторого.

– Отлично, – сказал он. – Забронирую где-то столик и напишу СМС.

Заведение называлось «Куры и лисы». Сьюзен опоздала и немного запыхалась. Волосы у неё были коротко подстрижены, а одета она была в тёмный костюм, оттенявший румянец на её щеках. По её словам, она прошла по парку от Найтсбриджа. Первое собеседование прошло серединка на половинку. На мгновение ему подумалось: он может сказать ей, что она ему приснилась. Но это было не вполне правдой. Ему приснилась убитая квартира и молодой человек с приятным голосом, который пел старые протестные песни. Особого смысла в том, чтобы кому-то об этом рассказывать, вроде бы не было. Она заказала свекольный салат с горгонзолой и орехами и попила воды.

– Ты не думала обратиться к юристу? – поинтересовался он. Он подумал, что она может подать в суд за несправедливое увольнение.

– Расстрелять бы их за то, что они с тобой сделали, – сказал он.

Сьюзен скривила рот и скорчила комичную гримасу. Она была высокой молодой женщиной с какой-то непроизвольной смешинкой в любом выражении лица.

– У меня нет желания работать там, где мне не рады, – заявила она.

– Я тебе рад, – ответствовал он. Она рассмеялась.

– Боюсь, вы не Мэтисон. Она снова скорчила комично-безутешное лицо.

– Ну, и слава Богу, что я – не он, – рассмеялся Марк. – Представить себе не могу, кем бы мне хотелось быть ещё меньше.

– Вот именно.

Она наморщила веснушчатую переносицу.

– Деревянный человек!

Она понизила голос для пародии:

– Мисс Спэкмен, к несчастью, должен вам сообщить, что в связи с не зависящими от нас обстоятельствами вы…

Отправившись домой на такси, Марк чувствовал себя ободрённым.

– Удачи на собеседованиях, – сказал он ей, пожав женщине руку на улице. Если она получит хорошую работу, я почувствую, что меня пронесло, подумал он. Всё может вернуться на круги своя. Приятно было думать о том, что они могут вот так пообедать вместе.

Проигнорировав несколько звонков от Дженни, он передумал и сказал таксисту остановиться у Свисс-Коттэдж и прошёл на запад к Белсайз-парку. «Не хочешь на выходные в Париж? – написала Дженни в СМС. – Мама говорит, что может приютить детей, но бронировать поездку надо сейчас». На сей раз Марк вошёл в дом, где работала психоаналитик, и поднялся на лифте на четвёртый этаж. Когда он позвонил, дверь с жужжанием открылась, но в коридоре его никто не встретил. Врач, работавший в студии, должно быть, предположил, что это идёт следующий пациент, и просто нажал на нужную кнопку, чтобы его впустить. Конечно же, из-за закрытой двери слева от него звучали приглушённые голоса. Марк отправился в приёмную, которую уже давно знал, с приглушённой классической музыкой и престижными журналами. Спустя минут двадцать он услышал, как открывается дверь и прощаются женские голоса. Это что, Дукакис? Он ощутил удивительный прилив чувств. Но его, нахмурившись, поприветствовала в коридоре намного более молодая женщина. В эту же секунду зазвенел звонок. Её следующий пациент.

– Я пытаюсь связаться с доктором Дукакис, – объяснил Марк.

Женщина подошла к двери и впустила мужчину сорока с небольшим лет.

– Боюсь, к доктору Дукакис сейчас обратиться нельзя, – сказала врач. – Не сомневаюсь, что она свяжется с вами при первой же возможности.

– Простите, доктор, но уже прошла не одна неделя. И это срочно.

Врач пригласила пациента пройти вглубь студии, а затем вернулась и оценивающе на него посмотрела.

–Если вам нужен рецепт… – начала она.

– Нет, мне просто очень нужно увидеться с доктором Дукакис.

Когда она заколебалась, он добавил:

–Боюсь, как бы не сделать кое-что отчаянное.

Женщина вздохнула.

– У доктора Дукакис муж в реанимации в Королевской общедоступной больнице, – рассказала она. – Я не говорила с ней уже несколько дней. Я бы попросила вас проявить уважение к её личному пространству.

Огромная больница находилась едва ли в десяти минутах ходу оттуда, на краю пустоши. Марк отправился прямиком в регистратуру, но там не было никаких новостей о каком-либо Дукакисе в реанимации. Возможно, врач работала под девичьей фамилией. Марк пошёл на пятый этаж, следуя за указателями, но затем внезапно устыдился самого себя. Что это он делает, вмешивается в чужую скорбь? Он удалился в столовую попить кофе. Он, казалось, жаждал какой-то мелодрамы, но почему и какой? До схватки в зале заседаний уже оставалось меньше недели. Разумеется, этого должно быть достаточно. После этого его разум будет свободен, он сможет двигаться дальше. Снова позвонила Дженни, и он снова не ответил. Он любил Дженни, но говорить с ней не хотел. Предложат ли Сьюзен работу? Возможно, в этот же день до вечера. Какое же это будет облегчение. Позвонит ли она ему, чтобы рассказать об этом? Он проверил почту, но там ничего не было. В то же время он продолжал поглядывать сквозь стеклянную стену в сторону главного атриума, через который должны были проходить посетители, входя в больницу или выходя из неё. Хочет ли он рассказать психоаналитику свой сон? Спросить насчёт красивого молодого человека, который пел протестные песни. В нём было что-то знакомое. Задавать Сьюзен какие-то личные вопросы за обедом Марку не хватило смелости.

Уже давно расправившись с кофе, Марк сидел в столовой, смотрел на вестибюль и думал о Дукакис. По крайней мере, он перестал представлять себе разговор с Мэтисоном. Странно. Почему? Довольно скоро он вернётся, подумалось ему. Но внезапно он осознал, что улыбается. Спустя несколько первых месяцев терапии, может быть, четыре или пять, психоаналитик перестала просить об оплате. Это его взволновало. Она что, забыла? В конце их сеансов он спрашивал, не готов ли у неё для него инвойс, а она всякий раз говорила, что не готов. «Не стоит волноваться», – улыбалась она, пожимая ему руки у двери. Лишь спустя восемь-девять повторений этой формулы – «не стоит волноваться» – он, наконец, понял: она говорит ему, что это не его проблема. Получить оплату – это её дело. Разумеется, спустя недели три-четыре после того, как он наконец-то сумел перестать предлагать ей оплату, она выставила ему счёт.

Марк задумался над этим. Не воспринимают ли другие люди его готовность к чувству вины? Не играют ли они на ней? Мэтисон? Дженни? А может, и Сьюзен? Затем он увидел её. Маленькая пожилая женщина в свободном сером кардигане вышла из одного из лифтов слева, неся громоздкую холщовую хозяйственную сумку. Плечи у неё были сгорблены, а волосы собраны в седой узел. Она прошла по вестибюлю быстро, не смотря ни направо, ни налево. Марк встал, поспешно вышел из столовой и зашагал по вестибюлю. Пришлось задержаться на мгновение из-за толчеи у дверей, но выйдя, он сразу её увидел. Она шла к стоянке такси в 30 ярдах оттуда. Кажется, она хромала. Он никогда этого не замечал. Затем его вывел из себя телефон, зазвонивший в энный раз.

– Дженни, пожалуйста, – ответил он. – Я перезвоню через десять минут.

– Алло, Марк, – произнёс сильный глубокий голос. – Это Фрэнк Мэтисон.

Марк остановился как вкопанный.

– Извини, Фрэнк, я ожидал кое-кого другого.

– Пожалуйста, не извиняйся. Это я виноват, что позвонил во время отпуска.

Марк с трудом уделял ему внимание, наблюдая за Дукакис, которая теперь поворачивалась спиной к ветерку, чтобы зажечь сигарету.

– Мне просто пришёл запрос из Тэлбот-Роу. Там хотят знать, нет ли у нас идей, которые мы можем им отправить.

Марк попытался задуматься.

– Я ждал сентября, чтобы взяться за дело с Сёртисом.

– Разумеется, но разве ты не говорил, что та барышня, Спэкмен, что-то сделала?
Не успел Марк ответить, как Дукакис повернулась и вроде как увидела его. Ему показалось, что она приподняла бровь.

– Сьюзен? – неопределённо сказал он. Он пошёл в её сторону.

– Если они достаточно интересны, мы можем отправить их.

Лицо пожилой женщины было необычайно сосредоточенным. Она пыхнула дымом и покачала головой. Он остановился. Она что, отваживает его? Казалось, она пристально смотрит прямо на него, но, возможно, она не видела его вовсе.

Смутившись, Марк сказал:

– Да, они интересные.

Подъехало такси, и туда залезла компания, стоявшая прямо перед Дукакис.

– Отлично, отправим их. Марк? Ты на связи?

Марк не мог думать. Даже не завершив вызов, он положил телефон в карман и быстро подошёл к стоянке такси.

– Доктор Дукакис.

Пожилая женщина затянулась сигаретой.

– Доктор Дукакис.

Её взгляд сфокусировался.

– Простите, я увидел, как вы вышли из больницы.

Она нахмурилась. Марк заколебался. Он упустил отличный шанс сказать Мэтисону, что о нём думает.

– Мистер Миллер! – Дукакис улыбнулась. Её усталое лицо внезапно потеплело. – Какой приятный сюрприз.

– Можно поговорить секундочку?

Улыбка исчезла. Она затянулась сигаретой.

– Боюсь, сейчас не время.

Следующее такси уже въехало в ворота больницы и приближалось к остановке. Пожилая женщина перешла на нужное место на тротуаре.

– Возможно, мы могли бы поговорить по телефону. Я уже пару недель пытаюсь до вас дозвониться.

Она повернулась и взглянула ему прямо в глаза, и он тут же вспомнил: этот приём она использовала как при встрече, так и при расставании. Её взгляд захватывал.

– Я как бы наткнулся на препятствие, – объяснил он.

Такси остановилось, и Дукакис нагнулась к открытому пассажирскому окну.

– Норт-Финчли, – сказала она водителю, бросив сигарету на тротуар. Затем обратилась к Марку: – Если вас не затруднит, мы могли бы поговорить в машине.

Марк этого не ожидал, но тотчас же поспешно обошёл такси сзади, направившись к другой двери. Как ни странно, рассказал он ей, Норт-Финчли находится неподалёку от того места, где живёт его девушка. Он может внезапно нагрянуть к ней.

– Очень хорошо, – сказала она.

Ему показалось странным сидеть бок о бок с психотерапевтом на заднем сиденье автомобиля. Здесь её глаза не могли осматривать его так, как осматривали из-за письменного стола в её студии. Она смотрела вперёд, на дорогу, а он заметил, что сумка, которую она поставила у своих ног, была набита грязными, нестиранными вещами.

– Я слышал, у вас заболел муж, – сказал он.

Дукакис кивнула. Машина поехала на север, в гору по Хайгейт-Хилл. Навигатор показывал, что до пункта назначения осталось шестнадцать минут. Лишь теперь Марк осознал, насколько целительной была сама по себе её студия; в студии всегда чувствовалось, что под заботливым взглядом психоаналитика найдётся время высказать всё, что нужно. Теперь он должен спешить, а водитель будет их слушать.

– Я потерял сон из-за одной жуткой глупости, – объявил он.

Она подождала.

– По сути, мой начальник воспользовался дешёвым трюком, чтобы уволить или не взять на работу нашу талантливую молодую коллегу. Очень умную молодую женщину. Возможно, самую лучшую в нашей истории. Мне кажется, что я должен был что-то сделать. Или должен до сих пор. Я всё ещё представляю себе, как борюсь. Не могу выбросить это из головы.

Повернувшись к ней, он увидел, что она закрыла глаза; в студии она никогда так не делала.

– Это кажется страшной несправедливостью.

Такси подождало у светофора в Арчуэе. Прошла целая минута. В конце концов она сказала:

– Как я понимаю, вы сейчас не работаете, мистер Миллер. Планируете уехать в отпуск?

Марк сказал ей, что решил во время отпуска прицениться к домам. Есть надежда, что он в не слишком отдалённом будущем справит новоселье со своей девушкой.

– Не слишком отдалённом? – Дукакис повернулась и подняла бровь.

– Возможно, в следующем году. Её дети до сих пор свыкаются с этой мыслью.

– Но вы не нашли ничего, что бы вам нравилось.

Он засмеялся.

– Архитекторам никогда не нравятся дома, построенные другими.

Последовало долгое молчание. Такси быстро ехало.

– Возможно, меня просто отвлекла эта, другая проблема. Она меня чуть с ума не свела.
Я хочу высказать этому парню, что о нём думаю, но смысла в этом нет.

Пока он говорил, Дукакис начала кашлять. Это был громкий, резкий, повторяющийся кашель. Марк подождал. Приступ не прекратился, а наоборот, усилился. Согнувшись пополам, пожилая женщина принялась шарить в сумке в поисках носового платка. Водитель повернулся, чтобы глянуть, что происходит. Они уже были на Хай-роуд в Финчли.

Наконец, Дукакис стиснула в руке платок. Теперь-то она дышала нормально. Она потрясла головой и слабо улыбнулась.

– Почему бы тогда не построить дом самому, мистер Миллер? – спросила она.

Марк нахмурился.

– Если вам не нравятся дома, построенные другими.

Он не видел в этом смысла.

– Найдите пустой участок земли или то, что нужно восстанавливать с нуля. Постройте именно то, чего хотите.

Он засмеялся и покачал головой.

– Полагаю, вам бы это удалось.

– Да, удалось бы. Полагаю.

Он заколебался.

Она улыбнулась.

– Куда именно? – спросил водитель.

Марк был обескуражен.

– Прямо у Tally Ho, – сказала она. – Там слева химчистка.

Когда Марк потянулся за кошельком, она очень твёрдо покачала головой.

– Если вы не хотите остаться в такси.

– Нет, – сказал он. – Я лучше пойду пешком.

Мгновение спустя они стояли лицом друг другу на тротуаре под лучами вечернего солнца.

– Спасибо за беседу, – он протянул руку. Дукакис взяла её и подержала. Он был намного выше её.

– Мистер Миллер, – заговорила она, прокашлявшись. – Как вы видите, я не в состоянии кому-то помогать. У меня вчера после обеда умер муж. Прошу, не надо ничего говорить. Это ожидалось уже давно. Где-то через неделю я снова начну отвечать на звонки. А пока позвольте мне напомнить вам вот о чём. Когда вы несколько лет назад пришли ко мне, вскоре стало ясно – и вы это вспомните, – что вы просите разрешения. Вам показалось невозможным вступить в конфликт с женой. Вы отчаянно желали найти человека, который разрешит вам вносить изменения в свою жизнь.

Марк нахмурился. Те дни давно прошли. Внезапно ему страстно захотелось сбежать от этой старухи. Потревожить её в этом состоянии было ошибкой. Он приедет в гости к Дженни и организует поездку в Париж.

Но Дукакис всё ещё держала его за руку. Она взглянула ему в глаза.

– Вы также вспомните, что я посчитала, что мы должны сообща идти к тому, чтобы вы перестали нуждаться в разрешении на абсолютно нормальные действия, которые вам нужно совершать.

Марк молчал. Надо перезвонить Мэтисону. Он наверняка думает, что стряслось.

– Я не уверена, что понимаю, какая у вас сейчас ситуация, мистер Миллер. То есть почему это увольнение на работе вызвало такой всплеск эмоций. Но прошу вас: помните, что вы не нуждаетесь ни в чьём разрешении, чтобы построить собственный дом. Вы – свободный человек.

Она улыбнулась, отпустила его руку и, повернувшись, зашла в химчистку с полной сумкой одежды.

Выбитый из колеи, Марк пошёл на север, в сторону Торрингтон-авеню. Он сделает Дженни сюрприз, подумал он. Они выйдут в интернет и купят себе билеты в Париж. Он отправит Мэтисону чертежи Сьюзен, а затем, возможно, перестанет о ней думать. Но почти в тот же миг его внимание привлекло что-то по другую сторону Хай-роуд. Он заколебался. Когда машин на дороге стало меньше, он поспешил перейти улицу и принялся рассматривать разные гитары, висевшие на яркой витрине магазина. Уже прошло немало времени, подумал он. Сможет ли он и сейчас? Человек в его сне был гораздо моложе, чем он сам. Он резко развернулся и направился назад, к Tally Ho.

Что, если дом, который я хочу построить, смехотворен? Вот что он должен был спросить у Дукакис. Что, если он нарушает все нормы?

И всё равно Марк Миллер, казалось, пришёл к какому-то решению, потому что в пабе, сидя с кружкой пива за угловым столиком, он открыл электронную почту и с большим тщанием набрал сообщение на клавиатуре телефона.

«Дорогая Дженни, позавчера я увидел идеальный дом. В Илинге. Он соответствовал всем требованиям, которые ты перечислила – там был сад, удобная лестница, просторная кухня, три санузла. Я был в восторге. И всё же, когда дело дошло до предложения, я заколебался. Подумал, что сначала нужно поговорить о нём с тобой, но потом не поговорил. Так и не поговорил. А не говоря о нём с тобой, я осознал, что не хочу о нём говорить. Нам вместе бывало замечательно, Дженни, но, увидев идеальный дом, я просто вынужден был признать, что не хочу его. Кажется, мне скоро предстоит период радикальных перемен. Понятия не имею, что я буду делать. Прости меня».

Марк уставился на экран. Он отправит письмо, когда вернётся домой, подумал он, и отправился в долгий путь назад в Хэмпстед.

Эта статья впервые появилась на VICE US.