Мы поговорили с пожилыми ЛГБТК о жизни до прайда в Великобритании.

Все фото – Хлои Орефиче

Эта статья была впервые опубликована на VICE UK.

В эту субботу, 8 июля, по всей стране будет отмечаться британский прайд. Помимо плотов, пушек, стреляющих блёстками, и уничтожения лондонского района Сохо в целом, у мероприятий этого года есть ещё более глубинный смысл. В этом году, 2017, отмечается 50 годовщина Закона о сексуальных преступлениях 1967 года – законодательной декриминализации гомосексуальных половых актов между мужчинами старше 21 года. Хотя путь от этой законодательной нормы до равноправия ЛГБТК был долог (и он ещё далёк от завершения), закон 1967 года для многих людей ознаменовал неоспоримое продвижение в сторону свободы.

Но какова была жизнь до этого и как эффект от этого закона мало-помалу изменил жизнь британских ЛГБТК? Как он повлиял на открытость, самовыражение ЛГБТК и отношение к ним общества? Чтобы выяснить это, мы поговорили с пожилыми членами сообщества об идентичности, прайд-параде и 50 годовщине одного из самых знаменательных законов в квир-истории.

VICE: Расскажите нам о себе

Эдвард Джейкобс: Ну, я начну с самого начала. Я родился в Южной Африке. Там я прожил более 50 лет, но в эти первые годы моя жизнь была двойной: днём я был профессионалом и скрытым геем, а затем, ночью – маниакальным гедонистом, склонным к беспорядочным половым связям. Подобное сопротивление длилось многие годы, так как ничего другого я на самом деле не знал. Года три назад я наткнулся на Opening Doors London [самого крупного специализированного поставщика услуг для пожилой части ЛГБТК-сообщества в Великобритании], которая познакомила меня со своей разнообразной деятельностью – в это же время в моей жизни всё равно происходили огромные изменения, – но это однозначно сильно помогло мне исследовать способы взаимодействия и связи с другими гомосексуалами, а также их понимания в социальном смысле. Ранее же я рассматривал мужчин исключительно через призму сексуальной доступности, желанности и, по существу, не интересовался их бытием в остальном.

Что вы чувствуете, зная о 50 годовщине декриминализации?

Ну, поначалу я, конечно, не ощущал какого-то сильного личного влияния [годовщины декриминализации], так как всегда жил незаметно. С тех пор у меня появился новый подход к жизни, и я осознал, что чувствую большую радость от того, что имею к этому отношение. Для всех людей, которые подвергались угнетению, потеряли работу, семьи, а порой даже детей, из-за закона, это невероятно освобождающий опыт, так что я этим очень доволен.

Я с нетерпением ожидаю остальной части своей жизни. Прекрасно во всём этом то, что каких-то однозначных планов у меня нет. Я специально плыву по течению. Течение идёт туда, куда хочет, но я просто знаю, что нахожусь в нужном потоке.

На прайд собираетесь?

Однозначно. Я там побывал в прошлом году – к стыду своему, впервые, – и я просто чудесно провёл время, так что этого года я жду с нетерпением. Помню, что интереса у меня не было, но я помню первые прайд-марши – которые на самом деле были протестными маршами, – а теперь это превратилось в фестиваль, в карнавал, в чествование людей, в том числе и меня самого. Это очень разносторонне. Раньше я пёкся о себе как о гомосексуале и не думал о других категориях, не вписывающихся в норму. Я хочу сказать: какова норма теперь? Я рад, что это вписывается в более обширную социальную идею, а не связано только с сексуальностью.

Расскажите нам о себе.

Я вернулся в Лондон из Уэльса года четыре назад вместе со своим гражданским партнёром. Два года из этого срока я прожил вместе с партнёром в районе Виктория. Мы пробыли вместе шесть лет в Уэльсе, а затем, к несчастью – или к счастью, – в наш дом въехал новичок. Мой партнёр в него влюбился и в итоге переехал жить к нему; там он и сейчас. Так что у меня был выбор: либо оставаться дома и смотреть телевизор, либо найти организацию вроде Opening Doors.

Что стало для вас вехой в последние 50 лет?

Это был постепенный процесс, так как время было очень напряжённое. Меня однажды арестовали, два раза я терял работу и едва не потерял её в третий. Мест, где можно было бы встретиться с другими гомосексуалами, не было, [а ещё] вечно приходилось оглядываться. Я бы не сказал, что [была какая-то] особая веха, так как мы до сих пор подвергаемся дискриминации – кое-какие замечания были ещё в 80-е, – но процесс, на мой взгляд, проходил постепенно. Всё больше принятия и всё больше открытости. Но чувствуется, что атмосфера становится более открытой и нарастает гордость, особенно в таких организациях, как церкви.

Несколько лет назад был такой фильм, который назывался «Горбатая гора». Мне он не понравился, но это не был обычный фильм о геях. Он совершенно не был стереотипным. Всплыла пьеса под названием «Boys in the Band» («Мальчики в оркестре»), и она была о нетерпимости по отношению к гей-сообществу и напряжённости в гей-сообществе. На мой взгляд, отношения сложнее, когда они находятся под давлением. Такие вещи – это вехи.

Расскажите нам о себе.

Я работала медсестрой в программе для наркозависимых и алкоголиков. Пробыв там девять лет, я внезапно обнаружила, что мне не рады. Так что меня, по сути, выжили, и я стала искать новую работу. В итоге я начала работать на небольшую благотворительную организацию для ЛГБТ. Одной из задач организации была помощь в поддержке пожилых ЛГБТ, и вот так я, собственно, связалась с Opening Doors.

Что вы чувствуете, зная о 50 годовщине декриминализации?

Это была парочка странностей: на мой взгляд, крупная перемена связана с тем, что в моей юности, во времена моего взросления не было ролевых моделей. То есть не было Интернета. Я выросла, не зная других таких же людей, как я, а это, на мой взгляд, и есть самое большое изменение: всё гораздо более открыто и широко обсуждается; есть очень много ролевых моделей и услуг, которые существуют сейчас, но вообще не существовали раньше. Так что в каком-то смысле веха на самом деле не одна. Произошла постепенная смена отношения, но осознать, насколько велика эта перемена, стало можно лишь недавно. То есть я помню дни, когда меня, если я выходила на улицу в таком виде, могли арестовать за предложение сексуальных услуг. Меня могли задержать за нападение на полицейского. Меня арестовывали за нападение на полицейских или за подстрекание их к нападению на себя. Есть Закон о признании гендера 2004 года, который, возможно, был едва ли не самым важным, так как внезапно стало можно избавиться от пут. Больше нет ничего, что могло бы вас с этим связывать. Вы знаете, что людям не нужно знать о вашем происхождении.

Было бы отлично, если бы прайд был просто поводом для вечеринки – то есть он им и является, но в прайде до сих пор есть утверждающий элемент. Мне бы хотелось, чтобы во время прайда было важнее всего повеселиться, а не напомнить людям о принятии.

Какой была личная веха для вас за последние 50 лет?

То, что важно, довольно ново – я говорю о гражданском партнёрстве и однополом браке. Я состоял в браке с мужчиной: мы вступили в брак, а в 2010 году он умер, но до этого мы 38 лет прожили «во грехе», как тогда говорили. Никто из наших друзей не считал это грехом, и никто не осуждал это, потому что мы были вместе. Лично мне никогда не приходилось это скрывать, а моему партнёру в связи с этим приходилось быть немного осторожнее на работе. Но никто не задавал вопросов, а если задавали, то ему приходилось лгать.

Был один фильм, который был бы важен сейчас. Этот фильм полностью чёрно-белый, он называется «Жертва», который в точности показывает, какой была жизнь тогда и какой жизнь стала теперь. Люди совершали самоубийство. Люди подвергались шантажу. То есть было ужасно. Я об этом никогда не знал, и я не говорю, будто это полностью исчезло, но теперь дело не так безнадёжно.