Как уход за кем-либо влияет на нашу половую жизнь?

Этот материал был опубликован в ноябрьском номере журнала VICE. Нажмите ЗДЕСЬ, чтобы подписаться.

Американская система здравоохранения печально известна несоответствием элементарным стандартам ухода и лечения. Нередко обеспечивать уход своим близким, когда государственные или частные системы дают маху, приходится нам, партнёрам. По данным совместного исследования, проведённого Национальным альянсом ухода и AARP в 2015 году, в прошлом году неоплачиваемый уход взрослому или ребёнку обеспечивали около 43,5 миллионов взрослых в США; почти четверть лиц, осуществляющих уход, составляют миллениалы.

Итак, что же происходит, когда ваш любимый человек или близкий друг начинает обеспечивать вам основной уход или наоборот? Как болезнь влияет на здоровье отношений, укрепляет или уничтожает его? Во время подготовки к программе The Talk в течение этого месяца я поужинала с художницей-акционисткой и писательницей Кристен Клиффорд, корреспондентом по вопросам культуры Мойрой Донеган, холистическим преподавателем и лайф-коучем Робом Канцлером и художницей Хульетой Карденас, чтобы поставить диагноз любви в болезни и здравии.

Ана: Отношения – по крайней мере, долговечные – динамичны; они выдерживают изменения, из которых состоит жизнь, и приспосабливаются к ним. Наши тела рано или поздно нас подведут. Тела, которые мы любим, также выходят из строя. Я хочу поговорить о том, что происходит с нашими романтическими и плотскими отношениями, когда мы попадаем в одно из этих положений – когда мы ухаживаем за любимым человеком или когда уход нужен нам.

Кристен: Что ж, у меня рак! [Смеётся] У меня в марте обнаружили рак яичников и матки. Я прошла три курса очень токсичной «химии» и сделала самую настоящую гистерэктомию. «Химия» совершенно отвратительна; она ужасна. Меня потрясло очень многое из того, что со мной произошло: как я думала о своей сексуальности и как я думала, будто меня в буквальном смысле лишают пола. Половое влечение у меня очень низкое, и у меня сейчас хирургическая менопауза. Всё пришлось делать моему партнёру. Мы очень сильные партнёры по жизни; мы состоим в браке, и у нас двое детей. И всё равно было трудно позволить ему заботиться обо мне.

Роб: Мне любопытно: если бы он ухаживал за тобой нехотя, тебе было бы легче?

Кристен: Не знаю, может быть. Потому что тогда я могла бы просто сказать: «Ладно, тебе нужно это делать, мы можем друг друга ненавидеть, вот и всё».

Роб: Вместо того, чтобы открыть своё сердце и впустить это полностью?

Кристен: Именно, потому что мне трудно быть такой уязвимой. Испытывать оргазм в первый раз было очень страшно. Понадобилось много времени, и я была расстроена. Даже до операции мне приходилось останавливаться на тротуаре и скрещивать ноги прежде, чем чихнуть, чтобы не описаться. А теперь с этим ещё хуже. Не так уж и сексуально.

Ана: Как вы прорабатываете это новое ощущение не такой уж и сексуальности?

Кристен: Понятия не имею, потому что я так живу. Я не особенно хорошо с этим справляюсь. Мне жутко не нравится быть недееспособной, жутко не нравится, что у меня нет такого полового влечения, как раньше, и жутко не нравится ощущение того, что прежде, чем появится возможность расслабиться в постели, придётся разобраться со своей головой. В настоящее время мы не занимаемся сексом. Я не чувствую себя сексуальной. Он хочет сделать мне приятно, а я просто не могу этого сделать. Просто кажется, что это чересчур. Я просто шучу о том, что оставлю его одного, чтобы он мог передёрнуть затвор. Пытаюсь относиться к этому с юмором.

Ана: Приходится. У меня в жизни или в окружении ещё не было ни одной напряжённой медицинской ситуации – я даже едва не стала воспринимать это как должное в какой-то степени. Я выросла в доме, в котором семья всегда обеспечивала эту поддержку. Мне никогда не приходилось задаваться вопросом о том, откуда она возьмётся. Иногда я задумываюсь о том, смогу ли заботиться о ком-то, когда придёт время? Но я также сожалею о том, что это обуза, которую нам всем приходится брать на себя. Наши отношения превращаются в предлог для всех остальных услуг, о которых государство отказывается печься. Это в самом деле воздействует на нашу половую жизнь, на то, как мы относимся к своим партнёрам, и на то, что мы считаем возможным. Полагаю, для многих людей моногамия в значительной степени привычна по той причине, что это такая система, от которой люди ожидают заботы. У вас есть партнёр и дети, которые в буквальном смысле позаботятся о вас, когда вы умрёте.

Роб: На мой взгляд, важно наличие действительно разнообразной системы поддержки – обеспечивающей много возможностей удовлетворить важнейшие потребности. Опасно считать одного человека единственным источником удовлетворения своих потребностей. На мой взгляд, крайняя самодостаточность важна, но честность и сознательность в отношении того, как нам нужно искать поддержки у других, а также знакомство с людьми, которым очень по душе перспектива предложить нам то, что нам нужно, тоже важны.

Ана: Это важнее всего – найти людей, которые будут удовлетворять свои потребности, помогая вам удовлетворить ваши.

Роб: На мой взгляд, существуют определённые виды поддержки, получить которые реальнее от одних людей, чем от других. Более разумно искать определённого рода поддержку у стабильных зрелых друзей, чем искать её у людей, с которыми я занимаюсь сексом.

Ана: Была ли у кого-либо из вас ситуация, в которой с этой поддержкой не выгорело, когда партнёр стал относиться к вам иначе после того, как ему пришлось о вас заботиться?

Хульета: Примерно месяц назад я предприняла вторую попытку самоубийства. У меня нашли биполярное расстройство, и мой диагноз сильно повлиял на мои отношения. Моему парню с этим эпизодом пришлось очень нелегко. Он приходил на свидания каждый день, но в тот день, когда я вышла из больницы, он порвал со мной и улетел обратно в Великобританию, откуда он родом. Я, разумеется, была очень расстроена, что мои отношения кончились, но я также понимаю, как трудно человеку заботиться о вас, когда вы мучаетесь из-за вспышки суицидальных настроений.

Ана: Когда вы впервые рассказали ему о своём диагнозе?

Хульета: Спустя три месяца с начала наших отношений. Когда я сказала ему, что у меня биполярное расстройство, и предупредила его, что оно может сильно обостриться, он сказал мне не волноваться: он ни в коем случае не уйдёт из-за этого. В конце концов, он заявил, что его увлечение мной закончилось. Я была «слабее», чем он ожидал.

Кристен: В жизни не слышала, чтобы кто-то так говорил о самоубийстве. Это, должно быть, очень страшно.

Ана: И дело в том, что пережить это в одиночку невозможно.

Хульета: Именно, вот в чём дело: мне нужен партнёр. У людей, которые прожили долго с моим диагнозом и с которыми я пообщалась, поголовно есть партнёры, которые находятся рядом с ними, не будучи в состоянии что-то сделать – когда они всё ломают и кричат. У меня сейчас этого нет. Мне каждый день звонят друзья, дабы убедиться, что я в порядке. Они непременно спрашивают меня, не хочу ли я, чтобы они пришли, и если это действительно мне нужно, они непременно приходят. Это серьёзно.

Ана: Именно. Кому-нибудь из вас, ребята, приходилось предлагать уход самим?

Мойра: Я состояла в длительных, определяющих всю мою жизнь, отношениях с наркоманом. Он частенько не мог проспать ночь без рвоты, и иногда его рвало прямо во сне, а мне приходилось делать так, чтобы он был в порядке, чтобы он не подавился. Это было жутко. Несколько раз я просто выдернула из-под него простыни и стояла у стиральной машины в 4 часа утра, засыпая порошок, между тем как он всё ещё спал в соседней комнате, ничего не замечая. Странно было знать об уязвимости какого-то человека больше, чем сам этот человек. Я думаю, так наверняка очень часто бывает с партнёрами больных людей, это желание скрывать или утаивать от партнёра сведения о том, насколько тот на самом деле болен. Отчасти это делается по доброте душевной: иметь так мало власти над собственным телом унизительно, и человека хочется от этого уберечь. Но у этого есть и другая сторона, более сложная. Я не горжусь этим, но считаю, что из-за уязвимости его зависимости отношения стали казаться мне более ценными, потому что они были очень ненадёжны, сильно зависели от того, чтобы ему везло и дальше и чтобы он не пострадал от передозировки и не подавился собственной рвотой. Полагаю, я ценила его чуть выше, когда он находился в тени этого состояния, которое могло его забрать.

Ана: Вам когда-нибудь была отвратительна обязанность убирать и ухаживать за ним?

Мойра: Конечно, она была мне отвратительна! Мне было достаточно противно, а затем я опротивела самой себе из-за того, что мне было противно. Однако я также помню, как подумала: «Вот она, любовь». Разумеется, я отчасти представляла себя мученицей, но ещё я просто высоко ценила свою искреннюю любовь к этому человеку, даже к уродливому в нём. В каком-то смысле ситуация, когда вам доверяют чью-то физическую уязвимость, кажется совершенно особенной и исключительной. Конечно, такое бывает и с сексом, но в случае болезни это, на мой взгляд, гораздо более личное.