Мои первые 30 лет с ВИЧ

В 1987 году родившийся в Алжире француз Дидье Лестрад во время визита в Нью-Йорк стал свидетелем первых дней ACT UP . Два года спустя он основал парижский вариант правозащитного и протестного движения по проблемам СПИДа. За последующие годы он и ACT UP  стали важнейшей силой в улучшении медицинского обслуживания и снижении уровня заболеваемости ВИЧ/СПИДом во Франции.

Приведённое ниже эссе – размышление о 30 годах жизни с вирусом – было опубликовано в прошлом году в его блоге. 30-я годовщина рождения ACT UP в Америке состоится в следующем месяце, а невидимым слишком уж часто остаётся эмоциональное рассмотрение ВИЧ-кризиса в личном свете.

Один друг недавно сказал мне, что разочаровался и больше не ощущает праведного возмущения миром, которое ощущаю я, и я тайком подумал, что так и должно быть, потому что я ВИЧ-положительный. В апреле прошлого года исполнилось 30 лет с того дня, как анализ выбросил меня из одной реальности в другую. Мне было 28, дело было в Centre Fournier, и я не собираюсь обсуждать это снова. Это не было серьёзным событием. Я не ушёл домой в слезах. Я рассказал своему первому настоящему парню, который пошёл, сдал анализы и узнал, что тоже положительный. Я сразу рассказал братьям, а затем просто-напросто стал воинствующим борцом.

Я узнал об ACT UP в Нью-Йорке во время своей первой поездки в Америку в 1987 году. Мой тогдашний возлюбленный привёл меня на моё первое заседание, и то, что я увидел, было таким откровением, что в июне 1989 года я стал сооснователем парижской группы и участвовал в её деятельности последующие 15 лет.

В свою десятую годовщину я писал о своей серопозитивной реакции, а в 20-ю и 30-ю разрывался между недовольством и ошеломляющим осознанием того, что 30 лет – это целая жизнь. Я стал положительным ещё до того, как родились некоторые из моих друзей. Не устаю напоминать себе, что никогда не рассчитывал прожить так долго. Моё выживание было достаточно сомнительно, чтобы я так и не решил, должен ли я заняться чем-то серьёзным по жизни. Мне пришлось заставить себя не чувствовать вину выжившего, когда все остальные заболевали и умирали, а я – нет. Мало-помалу мне стало всё равно, что все остальные уходят из жизни. Я стал доспехом, который создал для себя.

Я видел достаточно гомосексуальных ребят, доживавших до 30-летия, что это уже не удивляет. Немалое их количество является положительным уже 35 лет. Мы все на одно лицо. Мы все знаем, что этот эпидемиологический кризис – наиболее незаурядный в современности; мы наблюдали его воздействие на науку и сексуальность. Он не закончился; ожидающих лечения до сих пор больше, чем тех, у кого болезнь под контролем. Однако победа до сих пор реальна. Мы сделали кое-что в жизни. И в своей, и в жизни всех остальных.

Теперь фельдшеры, которые брали у нас кровь с самого первого дня, уходят на пенсию. Мы последуем их примеру через несколько лет. Мы постареем; мы не будем отставать от всех тех, кто не является положительным. Мы воздержимся от размышлений о том, что пережили. Возможно, вам не окончательно станет скучно от наших разговоров о своём заболевании. Мы вас пощадим. Мы не расскажем вам о самом худшем; большинство нас прибегнет к изречениям, которые теперь являются трюизмами. О самом худшем в СПИДе не рассказывали. Книги и фильмы слишком боялись отпугнуть наших союзников в реальном мире. И всегда существует страх того, что придёт нечто худшее, гораздо более серьёзная болезнь с меньшими шансами на лечение. Автокатастрофы гораздо смертоноснее. По сравнению с жертвами боевых действий, терактов и голода мы выглядим счастливчиками. Поэтому мы постарались не раздражать вас слишком сильно, пусть даже некоторые из нас нажились на нашем мазохизме.

Ныне у меня вскипает кровь из-за того, что каждый вечер приходится выпивать по дюжине таблеток. Каждый вечер, каждый вечер, каждый вечер. Это повторение с 1991 года свело меня с ума внутри. За эти 25 лет эта ярость подвигла меня абсолютно на все уловки, которые я смог придумать. Я измотан этой уступчивостью, хотя и знаю, что злоба и усталость бессмысленны: это моя собственная тюрьма, которую никто не может увидеть или понять. Я знаю, что это – ничто по сравнению с тем, что переживают диабетики, но я мог бы заработать себе бессонницу, позволяя себе принимать эти таблетки как можно позже каждый вечер. Я настолько далеко зашёл в своей ненависти, что принимаю эти таблетки в одиночестве, как будто прячу их от гостей, хотя им и всё равно, хотя я раньше намеренно глотал их на глазах у всех, чтобы приучить и просветить их. Но теперь я как будто хочу оградить их от этого трюизма, которым стал.

ВИЧ-положительность меняет человека безвозвратно, а эти таблетки – чудотворцы, которых нужно показывать любому, кто может заявить, будто изменение серологической специфичности в 2016 году – это не так серьёзно. Если триста шестьдесят пять дней умножить на 25 лет, то получается 9125, но это не передаёт того, насколько же изнурительным стало это повторение. Хуже всего то, что я на самом деле благодарен. Эти таблетки, даже самые ядовитые, позволили мне жить. Моя вера в медицину только окрепла. Тому, что мои кожа, зубы, глаза, сердце, кости, органы функционируют, я обязан своей психике. Но 30 лет – я себе никогда такого не представлял. Я не хотел умирать, но не собирался жить так долго.

За эти 30 лет нам удалось пересилить эту болезнь. Однако за это время усилились другие конфликты. Оказывается, что опасный вирус легче искоренить, чем колониализм или империализм. Окружающая среда летит в тартарары. Повсюду вспыхивают войны и нападения. Голод теперь усугубляется засухой. А все богачи попросту становятся ещё более жадными. Ко мне два дня назад зашёл друг и высказался о том, что я недавно думал, что гомосексуалы должны быть счастливы. Но мы до сих пор являемся напоминанием о случившемся, о том, что мы пережили. Люди покидают нас в тот или иной день, с простым СМС, не объясняя, почему больше не хотят нас видеть. А нам нужно молчать, нам нужно не злиться, нам нужно принять, что мы их пугаем, потому что мы положительные, а они нередко – нет.

Более молодые поколения ничего не хотят знать, а более старшие стыдятся своего прошлого. А остальные из нас вымирают, все мы, источники знаний, которые могут рассказать тысячи историй, но не имеют слушателей. И остаются эти таблетки, которые мы прячем и о которых не говорим.

А Sidaction, это ежегодное просветительское мероприятие на тему СПИДа, создало рекламную кампанию, которая сводит то, что у нас во Франции называют SIDA, а у вас – СПИД, к самой простой форме: «Всё сложно».

Ну, да, мы в курсе.

С французского на английский перевёл Джеффри Цукерман